Это онлайн-экспозиция предметов последнего сохранившегося детского дома. Звучит здорово, не так ли?
Мы представили, что благодаря неравнодушным людям детские дома исчезли, а дети вернулись в родные семьи или нашли приёмных родителей. В нашем онлайн-музее вы можете посмотреть экспонаты и узнать, почему дети не должны жить в детских домах.
Чаще всего подростки из интернатов идут после 9 класса учиться на поваров-кондитеров, маляров, строителей, озеленителей. Сами по себе это прекрасные профессии, которые могут приносить удовольствие и давать хороший доход. Но ребята эти профессии не выбирали.
После окончания школы у домашнего подростка есть возможность выбирать: остаться жить с родителями, поступить в другой город и поселиться в общежитии, снять квартиру с друзьями и пойти работать. Судьбу ребят из интерната определяет специальная комиссия, которая решает: могут ли они жить самостоятельно или нет, стоит ли им предоставлять жилье или нет.
ОБЩЕЕ БЕЛЬЕ
В детдоме у ребенка нет никакого личного пространства, и никто не соблюдает личные границы.
В любой момент кто-то может взять твои вещи без спроса. Даже нижнее белье иногда становится предметом спора.
КОМПЛЕКСНЫЙ ОБЕД 3 В 1
Существует миф, что детям в тяжелом состоянии лучше жить в специальных учреждениях, потому что только там они могут получить должный уход. Но это не так. И ребят могут кормить смесью из супа, какао и размоченного хлеба.
Из таких кружек чай пьют по расписанию, а не во время задушевных вечерних бесед с родными.
Это можно изменить, если поддержать работу специалистов, к которым обращаются приёмные родители, и помочь детям обрести семью.
Полка в ванной
Это душевые принадлежности детей №3 и №9, чтобы они не взяли чужую зубную щётку или полотенце. Номера могут превратиться в имена — Андрюша и Леночка, если помочь фонду менять законодательство и систему помощи семьям, чтобы дети не попадали в сиротские учреждения.
Ребёнку, который засыпает в этой кровати, не читают сказки на ночь. Это можно изменить, если помочь фонду оплатить психологов и юристов, которые работают с семьями в трудных жизненных ситуациях.
Игрушки, которые дарят детям-сиротам спонсоры, персонал детских домов убирает в кладовку — некому и некогда играть в них с детьми. У игрушки есть ценность, когда её дарит близкий человек. Вы можете стать волонтёром-наставником и старшим другом для ребёнка из детского дома.
В этом альбоме фотографии с детских утренников и школьных экскурсий, но нет домашних и семейных снимков. Это можно изменить, если помочь новой семье принять ребенка, а ребёнку — адаптироваться в ней.
Завершить домашний обед можно компотом, молоком или чаем. В детском доме выбор останавливается на таком чайнике с кипячёной водой.
Табличка изолятора
Заболевшие дети попадали сюда и находились в одиночестве. Можно сделать так, чтобы с ребёнком, который болеет, всегда был близкий взрослый: например, помочь оплатить работу няни, которая круглосуточно будет находиться рядом.
Тетрадь с сочинениями
Это первая рабочая титрадь тетрадь Вани по русскому языку. Вы можете полистать его сочинения и узнать, что он хотел увидеть и узнать. В этой тетрадке нет сочинений на тему «Моя семья». Это можно изменить, если вовремя помочь маме и малышу, которым некуда пойти.
Хочешь выжить — сделай вид, что ты любишь, если даже и не любишь
Татьяна, няня в проекте «Дети в беде», рассказывает, какие вопросы задают дети из детдомов и почему такие вопросы никогда не возникнут у ребенка, который воспитывается в семье.
Психолог фонда и руководитель проекта «Близкие Люди» Алена Синкевич рассказывает, какие вопросы задают дети из детдомов и почему такие вопросы никогда не возникнут у ребенка, который воспитывается в семье.
Хочешь выжить — сделай вид, что ты любишь, если даже и не любишь
Дома дети видят, как родители готовят, поэтому спрашивают: «Когда будет готова еда?» А дети из детдома задают вопрос: «Когда дадут? Когда дадут завтрак? Когда дадут обед или ужин?» У них нет представления, что это чей-то труд. В их представлении еда просто должна откуда-то браться готовой.
Об одежде у них такое же представление. У меня был случай, когда одна девочка испортила то ли юбку, то ли платье. Это была очень красивая хорошая вещь, и когда я это увидела, то очень расстроилась. А она посмотрела на меня, махнула рукой и сказала: «Подумаешь… Еще дадут».
В прошлом году в летнем лагере (летняя программа в реабилитационном центре «Вдохновение», которую организует фонд для детей из детских домов) меня удивила фраза одной девочки. Она сказала мне: «Я приехала сюда (в летний лагерь), чтобы найти приемку». Я сначала не поняла: «Прости, что ты сказала». А она снова: «Я приехала сюда, чтобы приемку найти». «Какую приемку?» — опять переспросила я. «Ну приемку, приемную семью». Это была уже довольно взрослая девочка, но все равно ей хотелось, чтобы у нее появились родители, которые будут заботиться только о ней.
И этого так или иначе хотят все дети. Потому что сейчас у них совсем другая жизнь. Вот маленькие меня часто спрашивают: «А ты сегодня уйдешь?» Я сначала не сразу могла понять, почему они спрашивают именно про сегодня. Я говорю: «Нет, я сегодня не уйду. Я и завтра не уйду. Я буду с тобой все время, пока ты тут». А ребенок мне: «А как это все время? Вообще не уйдешь?» И тогда я спросила: «А почему ты спрашиваешь, уйду я сегодня или нет?» И девочка мне объяснила: «А потому что у нас так. Вот вчера была Мария Ивановна, а потом она ушла, и вместо нее пришла Татьяна Викторовна. А после нее будет Наташа». Они приучены, что есть определенный график, что воспитатели и няни меняются. И их очень удивляет, что мы (няни) никуда не уходим.
А еще маленькие дети часто говорят: «Ты моя самая любимая, я тебя люблю». Но они так ведут себя с любым взрослым, который с ними проводит длительное время. К сожалению, у них нарушена привязанность. Я с одними и теми же детьми уже семь лет лежу в больницах на реабилитациях. Когда я приезжаю, они ко мне бегут: «Таня, наша любимая!» Потом проходит два-три дня, они знакомятся с мамой ребенка-соседа по палате. Она проявляет к ним знаки внимания, и они начинают уже ей говорить: «Ты наша самая любимая». Это защитная реакция такая. Хочешь выжить — сделай вид, что ты любишь, если даже и не любишь, и тогда тебе будет хорошо.
«Вы в другую палату пошли?»
Была одна девочка с генетическим врожденным нарушением. Состояние ее было не настолько тяжелым. Но у девочки была довольно необычная внешность, из-за чего, к сожалению, ее долго не забирали в семью. Это были 90-е годы, и с самого рождения до шести лет ребенок рос в больнице. Но так могло бы быть и сейчас, потому что при генетических заболеваниях состояние нестабильное, и детей просто боятся отпускать в другое место. Было ощущение, что медсестры любили ту девочку и много с ней занимались. Занимались не в образовательном смысле, а не гнали из общения. У девочки не было персонального взрослого, но без внимания она не оставалась. Она хорошо умела общаться для своего возраста, но у нее вся модель мира была построена по типу больничной жизни. Когда кто-нибудь выходил из комнаты, она говорила: «Вы в другую палату пошли? Или покурить?» Она всему подыскивала объяснения, которые ей казались наиболее логичными, и не имела представления о том, что мир не состоит из больницы. Она не знала, что это необычная жизненная ситуация приводит людей в больницы, а не наоборот. В ее представлении все люди были медсестрами, потому что других она толком не видела.
Припоминаю еще такие истории. Забирали в семью одну девочку, уже довольно взрослую, девятилетнюю. По дороге она захотела в туалет, и я повела ее в ближайшее кафе. Перед тем, как она зашла в кабинку, я ее спросила: «Ты умеешь пользоваться туалетом?» Она гордо сказала, что умеет, а потом вышла вся в слезах, потому что намочила новые джинсы. Просто девочка не знала, что такое крышка унитаза, и можно только догадываться, какие туалеты были в ее детском доме.
Был еще один похожий случай. Тоже забирали девочку из детского дома, и она тоже захотела по дороге в туалет. У нее был сложный диагноз, в учреждении она жила с самого рождения. Там была не очень хорошая жизнь, но она была понятной: привычная комната, привычная кроватка, привычный горшок. А когда мы зашли в туалет в кафе, там все было совсем не так. Девочка стала плакать и повторять: «Я хочу в другую группу». Так она выражала свое недовольство, так она показывала, что новые условия ее пугают. Никак иначе она не могла выразить его, так как кроме жизни в группах больше ничего не знала о мире.
«Мише уже 17 лет, но он продолжает раскачиваться, чтобы успокоиться и уснуть»
Жизнь до семьи Я забрала Мишу из интерната, когда ему было 9 лет. Кровная мама отказалась от него в роддоме. Сначала Миша попал в дом ребенка, потом его перевели в детдом, а после этого — в интернат, где были в основном ребята с нарушением интеллектуального и психического развития. У Миши есть генетическое заболевание, но оно никак с этим не связано.
Миша родился с эктодермальной дисплазией, из-за чего у него возникают проблемы с кожей, волосами, зубами — со всеми внутренними и внешними поверхностями тела. Когда я с ним только познакомилась, его кожа была похожа на чешую, один глаз не открывался, потому что ресницы стали расти вовнутрь. У него была сильная близорукость (минус шесть на оба глаза) и светобоязнь. Но в медицинских документах было написано, что никакой уход ребенку не нужен, а инвалидность ему оформили не по его основному заболеванию, а по умственной отсталости, которой у него на самом деле не было.
У Миши был план реабилитации, в котором было написано, что он ни в чем не нуждается: ни в очках, ни в специальных кремах, ни в зубных протезах. Дело в том, что детей с таким заболеванием начинают протезировать с трех лет. У Миши в 9 лет было 11 зубов, и ни о каких протезах речи не шло. Когда я его забирала, он весил 20 кг. В интернате делали просто: если он не мог что-то есть, то ему этого просто не давали. Для него не было никакой специальной диеты. Не можешь есть — твои проблемы. Первым делом дома я решила вопрос с протезами, чтобы ребенок смог хотя бы котлету осилить.
Последствия жизни в детдоме и интернате При этом когда Миша только переехал, он набивал рот большими кусками еды, которые не был способен прожевать. Наверное, потому что еду отбирали. До сих пор я продолжаю ему объяснять, что дома так никто делать не будет.
А еще в первые дни он закрывался в ванной и включал стиральную машину. Его манила техника, потому что ни в детдоме, ни в интернате он ее не видел. И я научила его пользоваться машинкой и чайником, чтобы если он и нажимал на кнопки, то на правильные.
Было очень странно, когда Миша спрашивал у меня разрешения сходить в туалет. Наверное, в интернате их не выпускали просто так и нужно было отпрашиваться у нянечки.
Как и многие дети, от которых отказались с рождения, Миша укачивал себя. И продолжает спустя много лет в семье. Включает музыку, раскачивается, успокаивается и засыпает. Он может это делать и в течение дня, чтобы расслабится, и перед сном.
В школе приемных родителей нас учили, что когда ребенок попадает в семью, он должен прожить все стадии — от младенчества до своего возраста. И с Мишей было именно так. 9 лет я купила ему соску, потому что он тянул в рот пальцы. Потом ему это надоело, и соска больше была не нужна, но такой этап в его жизни тоже был.
Страшнее всего мне было, когда Миша начинал биться головой о стену. Это происходило, когда он не был с чем-то согласен. Например, когда я ставила ему рамки: “Ты уже час смотришь мультики. Давай займемся чем-то другим?” Я думаю, что такое поведение было связано с тем, что для детей это был единственный способ выразить свое мнение. Такая направленная на себя агрессия. Когда Миша бился головой, он входил в такой раж, что это становилось опасно для него самого. Несколько раз я брала его в охапку, несла в душ и обливала водой, чтобы он остыл. За год-полтора аутоагрессия прошла после работы с психологом.
Прошлое до сих пор дает о себе знать, и Мише нелегко дается учеба. Сейчас он закончил 8 класс. Как только я забрала его из интерната, мы сняли ему умственную отсталость, и Миша стал учиться по обычной школьной программе. Учителя говорят, что сложности с учебой связаны не с отсутствием знаний, а с отсутствием должного самоконтроля. Первые девять лет его жизни за него все решали и ничего не требовали. Только когда он стал жить в семье, он стал учиться сам себя контролировать, то есть только в 9 лет.
Пустые страницы в фотоальбоме В интернате Миша провел один год, пока я его не забрала. А до восьми лет он жил в детском доме. Его он вспоминает с теплотой, потому что там давали колбасу. И к ней у него до сих пор особая страсть. А в интернате колбасу не давали.
Миша хотел бы как-нибудь съездить в детдом, где прошло его детство. Я прошлым летом с ними связывалась, и мне прислали несколько фотографий, где Миша маленький. Я забирала его девятилетним, и в личном деле, которое мне отдали, была только одна фотография, которую сделали при поступлении в интернат. Такое жуткое фото… Как надо было не любить Мишу, чтобы так его сфотографировать! Этот снимок я с личным делом отдала в опеку. А еще была фотография, где Миша совсем грудничок. Она стоит у нас в рамочке.
После запроса в детдом у Миши появились хоть какие-то еще фотографии о его детстве. Когда он стал жить дома, мы сразу стали делать каждый год фотокниги, чтобы у него сохранились кадры из детства. Да, только с девяти лет, но все равно будет, что вспомнить.
Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» системно решает проблему социального сиротства в России. Вы тоже можете помочь и сделать шаг к тому, чтобы дети в нашей стране жили в семьях, а не в детских домах:
Пожертвования посетителей нашего музея пойдут на развитие программ и проектов фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам». Миссия фонда: сделать так, чтобы каждый ребенок в нашей стране мог жить и воспитываться в семье.